«Время, назад!» и другие невероятные рассказы - Генри Каттнер

Там лежал стерилизатор, шприц с дюжиной тонких игл и запас морфия. Кармоди безмолвно пошевелил губами. Он стоял неподвижно, чувствуя, как шум прибоя превращается в грохот бури, а море и небо смыкаются вокруг подобно стенам тюрьмы.

Морфий. Чтобы убить боль.

Путь богов

1. Новые миры

Повсюду стояло октябрьское утро, и он смотрел такими глазами, словно впервые видел октябрь. Конечно, не впервые — но он знал, что впредь не увидит этой картины. Разве что там, где он окажется, бывает утро и бывает октябрь, а это вряд ли, хотя старик долго рассказывал о ключевых закономерностях, о селективности машины и о множестве вселенных, пылинками вьющихся в нескончаемом буране космоса.

— Я человек! — сказал он вслух, сидя по-турецки на теплой бурой земле.

Но ветерок мигом опроверг это утверждение: он почувствовал легкий рывок в области лопаток, когда в ответ на дуновение встрепенулись крылья и инстинктивно напряглись управлявшие ими развитые грудные мышцы.

Нет, он не был человеком. В том-то и проблема. Этот мир, этот яркий октябрьский мир, тянущийся до самого горизонта, служит пристанищем для доминантной расы и уважает ее господство. Среди людей нет места чужакам.

Других это не особо волновало. Почти с самого рождения их растили в особом приюте, полностью изолированном от человечества. Главным был старик. Он выстроил на склоне громадный дом, чьи изогнутые стены из пластика теплой расцветки сливались с буро-зеленым пейзажем; но теперь в этих стенах пробили брешь, и бастион пал.

— Керн, — прозвучало за спиной.

Крылатый мужчина повернул голову и бросил взгляд поверх изгиба черного крыла. От дома к нему спускалась девушка по имени Куа, о чьем полинезийском происхождении свидетельствовали сравнительно высокий рост, грациозная гибкость, свойственная народам Океании, блестящие черные волосы и теплого медового цвета кожа. На носу у девушки непроницаемо-черные очки, на лбу черное пластиковое очелье, тоже непроницаемое, но только на вид, а под очельем — прелестное лицо: щедрый изгиб алых губ и мягкие скругленные черты, характерные для островитян.

Она тоже не была человеком.

— Зря волнуешься, Керн, — улыбнулась девушка, глядя на него сверху вниз. — Все будет хорошо. Вот увидишь.

— Хорошо? — с издевкой фыркнул Керн. — Ты что, и правда так думаешь?

Куа привычно оглянулась на холм — нет ли поблизости посторонних, — после чего, подняв руки к лицу, сняла очки и черное очелье. Заглянув в ее ясно-голубой глаз, Керн почувствовал легкий шок. Он вздрагивал всякий раз, когда видел ее неприкрытое лицо.

Куа родилась циклопом с единственным глазом в центре лба, но когда разум смотрящего принимал ее той, кем она являлась, а не казалась, Куа выглядела очень красивой. Глубина и блеск окаймленного пушистыми ресницами голубого сияния на смуглом лице не шли ни в какое сравнение с глубиной и блеском человеческих глаз. В этом бездонном взгляде можно было утонуть, так и не достигнув его дна.

Глаз Куа был идеальным объективом со всеми присущими ему свойствами. Никто не знал, какие сверхъестественные механизмы скрывались за этой голубой поверхностью, но дальностью зрения Куа могла потягаться с телескопом, а при желании фокусировала взгляд на самых микроскопических мелочах. И это, пожалуй, далеко не все, на что было способно ее единственное око, но в приюте мутантов не было принято приставать друг к другу с расспросами.

— Ты прожил у нас два года, Керн, — говорила Куа. — Всего-то два года. Ты понятия не имеешь, насколько мы сильны и на что способны. Брюс Гэллам знает, что делает. Он никогда не действует наобум; вернее сказать, его предположения всегда сбываются. Так уж устроен его разум. Ты нас не знаешь, Керн!

— Вы не способны дать отпор всему миру.

— Нет. Но мы способны оставить этот мир.

Куа улыбнулась, и Керн понял, что она не видит всей прелести золотистого утра. Она ничего не знала о городах, усыпавших Землю образца 1980 года, и жизнь людей была для нее совершенно чуждой. Такой же она должна была стать и для Керна, но крылья проклюнулись, лишь когда ему исполнилось восемнадцать лет.

— Не знаю, Куа, — сказал он. — Не уверен, что хочу этого. У меня были мать и отец, братья, друзья…

— Родители — твои злейшие враги, — решительно заявила Куа. — Они дали тебе жизнь.

Он отвел глаза от ее всепроницающего ока и посмотрел ей за спину, на громадный пластиковый дом — убежище, воздвигнутое после резни 1967 года, когда орды негодующих людей приступили к планомерному уничтожению причудливых монстров, порожденных радиацией. Этого Керн, разумеется, не помнил. Он читал о резне, хотя подумать не мог, что окажется в подобной ситуации. И еще эту историю рассказывал старик.

Сперва была ядерная война, недолгая, страшная, поразившая планету неведомым излучением, а позже волна за волной стали рождаться уроды с самыми немыслимыми генными и хромосомными отклонениями, чудовищные отпрыски самых обычных людей.

Примерно десять из ста мутаций оказывались благоприятными, но даже они представляли опасность для Homo sapiens.

Эволюция похожа на колесо рулетки. Земные условия благоприятствуют жизнеспособным мутациям, но атомная энергия, нарушив этот баланс, породила невообразимое потомство. Мутантов было немного, далеко не все выживали, но наряду с гениями и безумцами рождались — и жили — двуглавые создания. После длительного исследования биологических и социальных аспектов проблемы Всемирный совет рекомендовал эвтаназию, ибо эволюция человека тщательно спланирована и нельзя допустить, чтобы она сбилась с курса. Иначе планета погрязнет в хаосе.

Гениям, то есть мутантам с аномально высоким коэффициентом умственного развития, было дозволено жить. Остальных выявляли и уничтожали. Иной раз найти их было непросто, но к 1968 году в живых остались только мутанты «истинной линии», не выходящие за рамки биологической нормы. С некоторыми исключениями.

Одним из таких исключений был сын старика. Его звали Сэм Брустер.

Тоже урод, но с талантом, и его талант был сверхъестественным. Наплевав на закон, старик нe сдал младенца в лабораторию для проверок, опытов и последующего уничтожения. Вместо этого он построил огромный дом, и мальчик никогда не отдалялся от здешних мест.

Затем, отчасти из сострадания, а отчасти для того, чтобы сыну было с кем дружить, старик начал приводить сюда других мутантов: втайне находил младенца тут, ребенка там и забирал к себе, пока в громадном пластиковом доме не обосновалось целое семейство выродков. Старик выбирал их не бессистемно. Некоторые представляли опасность для окружающих. Других гуманнее было бы усыпить сразу после рождения. Но, увидев в мутанте что-то, помимо уродства, старший Брустер давал ему кров.

Секрет